Растерянность Арфата сменилась страхом.
— Может, — проговорил он, запинаясь, — еще того… не тронут.
— Да ты что! Он ведь, хозяин твой, не просто умер, а убил себя. Ты это понимаешь?
Арфат тупо вытаращился, покачал головой. Видать, весь разум от таких дел отшибло.
— Зато я понимаю. Так вот, этим он все равно что в вине своей расписался. Понимаешь?
На этот раз Арфат кивнул. Но все еще до конца не уразумел.
— Да они теперь все перевернут, лишь бы дознаться! Ты возился со мной, наверняка об этом кто–то знает. Знает же?
Арфат снова кивнул.
— На тебя донесут, Арфат. Непременно донесут. Выслуживая милость. А может, спасая свою шкуру, детей, или дом. Уж будь уверен. Так что беги!
— Как же я побегу? — горестно вздохнул Арфат. — У меня жена, детишки! Я в бега ударюсь — за них возьмутся.
— Конечно, и их забирай! Бери лошадей — и вперед. И никаких сборов, никаких повозок, быстро, пока стражи не видно. Бросай все. Сразу вас никто не хватится, ваше спасенье в ногах сейчас.
— Легко сказать: все бросай… — с отчаянием отбивался Арфат. — У меня и денег–то чуть… для такого–то… Скотинку недавно прикупили! Кто ж мог знать–то! Куда мы голые и босые? Все бросить, как можно? Так и подохнем всей семьей… прямо на дороге…
Ветер вытянул из–за пазухи увесистый кошель, полученный в дар от Советника, и увидел, как глаза Арфата округлились. Он отсыпал себе жалкие несколько скимбов и торопливо спрятал монеты в поясе.
— Этого мне на первое время хватит, пока отсюда не выберусь, — сказал он, протягивая мешочек Арфату. — Вот, возьми. Это мне твой хозяин дал. Спасайся и спасай своих.
Он вскочил на коня.
— Только помни, все бросай! Задержка многого стоит.
Арфат прижимал мешочек к груди и благодарил бесконечно. Теперь в глазах его плескалось удивление. Виданное ли дело, чтобы какой–то человек с ходу, попросту, с таким сокровищем расставался?
— Благодарствую! Спасибо тебе, господин Ветер! Всю жизнь тебя помнить буду! Хвала Нимоа, что я встретил господина Ветра!
Ветра словно ударило. Хуже ножа эти слова.
Он наклонился к Арфату:
— Послушай, — заговорил торопливо, чтобы не задерживать понапрасну ни его, ни себя. — Когда–то я сказал одному старику: он не прав, что мне не везет отчаянно. Вот в чем правда! Ведь только случись беда — и на моей дороге всегда попадался человек! Истинный, хороший! И так всю жизнь. Но все, слышишь, все они умирают! Так было до сих пор… Не хочу, слышишь, не хочу, чтобы так было впредь! Хоть тебя могу спасти! — Опомнившись, он отпустил плечо Арфата. — И не надо меня попусту благодарить, Арфат. Ты ведь в оружейном деле смыслишь, даже учился когда–то? Здесь недалеко граница Пелаха, там такие люди всегда пригодятся. И в Вольные Города податься можно, и даже на север, в Либию. Этого золота хватит. Тут хватит и на то, чтобы самому мастерскую выкупить и жить с нее. Арбалетную, например. Я сам когда–то мечтал. Может, тебе больше повезет. Да сохранят тебя Дети Нимоа!
Ветер тронулся, не желая более задерживаться. Обернулся через плечо: Арфат все еще стоял столбом, пришлось на него прикрикнуть. Тот, наконец, сорвался с места и замелькал между деревьями, на ходу припрятывая мешочек с золотом.
«Хоть этого спасу, хоть одного», — повторял про себя Ветер, пуская коня вскачь.
Деревья плыли перед ним, и через некоторое время он с удивлением понял, что глаза полны слез. Почему так? Словно призрачные фигуры выходили из–за деревьев и вставали рядом с тропою. Ильгрит… Олтром… Брэнн… Вот и его ребята вышли, вся труппа… Тэрмил… Господин Советник в расшитом кадамче… Больно, как же больно… И Ветер принялся яростно нахлестывать коня, чтобы убежать от них.
Но уже далеко отсюда, на широком степном просторе, ему не стало лучше. Ведь что выходит, что изменилось с тех пор, как он обрел Жемчужину? Он получил свою славу. Всего лишь славу… А они опять приходят и уходят, озаряют его одиночество и снова исчезают. Их подминает смерть. Но прежде причиной тому была случайность, а теперь все иначе. Теперь виноват сам Ветер, или его несчастливый дар.
Сейчас он думал о Жемчужине с ожесточением, даже с ненавистью. «Не хочу!» — твердил про себя, как заклинание. Но спасительная мысль, всплывшая в порыве отчаяния, не принесла облегчения. Достаточно лишь пожелать… и все станет так, как было. А как было? Что у него было до Нее? Кроме пустоты и одиночества?.. А люди? Они его любят, он нужен им со своими историями! Что им останется, если стихотворец исчезнет? Ветер уцепился за эту поистине спасительную мысль. Казалось, она перевешивает все, что ни положи на другую чашу. Но так уже бывало. В тот самый день, когда Ветер впервые пытался рассказать о Жемчужине, а голос старого Брана нашептывал ему иное, тоже весьма разумное…
Он натянул поводья. Во всем этом была какая–то неправильность. Что–то предательски надтреснутое, словно голос почившего Старейшины. И Ветру вдруг достало силы понять что это, ведь проклятая Жемчужина сделала слух слишком тонким, а зрение слишком острым — не увильнешь, не отвернешься. Он не отдаст дар Драконов, даже вопреки своей боли. Что там боли — вопреки всему на свете! Он уже все решил, сделал выбор, почти не задумываясь. Теперь же бросал лакомые косточки растревоженной совести, будто собаке, и та с радостью их ловила. Изворотливо лгал самому себе. Давно ли? Да почти всю жизнь. Хорошо, что достало сил это понять. Словно в глаза себе заглянул.
Как ни странно, теперь Ветер почувствовал облегчение. «Так что же, выбросить Жемчужину? Зашвырнуть подальше? — обратился сам к себе. — Дракон ведь правду сказал: без нее мне намного хуже придется. Теперь я без нее и сам умру. Где–то под забором. Да и не хочу я с ней на самом деле расставаться, что бы она со мной ни вытворяла».
В тот день он в первый и последний раз себе признался, что у него никогда не хватит сил отказаться от Жемчужины, и больше о том не думал. Ветер вновь вернулся к ставшей уже привычной жизни и понесся в ее потоке, как щепка. Только с той поры стал он записывать свои тексты и оставлять то тут, то там… Пусть кто–то его не услышит, так хоть прочитает, если грамоте обучен. А потом расскажет тем, кто не обучен. И стали эти свитки ходить по миру: и в Царстве Витамов, и в Либии, и в Краю Вольных Городов, и в Пелахе, даже в Империи Индурги и далеком Солкте. Ветра начали переводить, как когда–то он сам переводил Стэвира, Орфа или Хандарма.
Но деньги, что, казалось, так легко заработать своими сказками, почему–то не оттягивали карманов. Ведь что такое бродячая жизнь? Да и люди к нему стали разные похаживать. Помоги, подскажи… А ведь он всего лишь стихотворец. Какая помощь от него, кроме нескольких монет да еще, быть может, совета? И только слава Ветра множилась непрерывно. Да и зачем ему в таскать с собою в поясе небезопасный груз, если и так почти все задаром доставалось? Порой ему даже случалось раздаривать подарки, что преподносили почитатели. Ведь не носить же с собой целый дом? Так он и передвигался из города в город, из деревни в деревню, а за ним, набиваясь в приятели, тянулись самые разные люди: то актеры бродячие, то предприимчивые торговцы, а то и просто бродяги. Ветру было все равно с кем странствовать. Пусть, в компании всегда лучше, спокойнее, веселее, а чем больше их, разных, тем больше хороших стихов сотворится.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
